Марина Пустильник

Если бы любви не было, ее следовало бы придумать. Долгое время она жила без любви. Она боялась ее, опасалась, гнала от себя. Любовь пряталась в каждой подворотне, стояла за каждым углом, скрывалась за каждой занавеской. Следовало всегда быть настороже, чтобы не поддаться ее мягким словам, ее уютным объятиям, ее легким поцелуям. Любовь была опасна. Она скрывала от самой себя, что панически боялась любви, потому что любовь была огонь огневой, и она могла спалить тебя, не заметив, и полететь дальше, легкая, светлая, беззаботная.

Много лет она ходила только по светлой стороне улиц, избегала подворотен, огибала углы по странной траектории, понятной только ей одной. Она не признавала штор, и даже легкие занавески казались ей подозрительными. Приходя в гости, она первым делом распахивала тяжелые портьеры и открывала нараспашку окна, забыв о том, что любовь может залететь в форточку. Она любила открытые пространства и пустынные пляжи, потому что там любви было негде спрятаться. Она любила горные вершины, потому что с них открывался прекрасный вид на жизнь, но боялась спускаться в ущелья. Она любила свою нелюбовь, потому что та была понятной и безопасной.

Если бы любви не было, ее следовало бы придумать.Люди вокруг влюблялись и расходились, доверяли ей свои тайны и загадочно улыбались, когда она просила объяснить, что же они чувствуют. Любовь висела в воздухе как плотный туман, стекая каплями по лицам прохожих, но она шла по жизни в плаще, под зонтом, тщательно обходя лужи. Страх был сильнее любопытства.

В какой-то момент ей даже удалось убедить себя, что любовь – совершенно необязательная часть ее жизни. Долгими зимними вечерами, закутавшись в старый плед, обнимая себя, она продолжала убедительный монолог о вреде бессмысленных иллюзий, которые и есть любовь. Но чем убедительней звучали в ее голове слова, тем больше она чувствовала свое одиночество, тем приятнее перекатывались на языке буквы, из которых составлялось ненавистное слово «любовь».

Если бы любви не было, ее следовало бы придумать.Она влюбилась абсолютно незаметно для самой себя. Ее друзья уже несколько месяцев замечали в ее поведении маленькие, привычные только для влюбленного, странности, а она все спорила с ними, всегда оставляя за собой последнее слово. Лишь когда в город пришла весна, и на школьном дворе зацвела старая яблоня, и глаза открылись широко-широко, она посмотрела правде в глаза и увидела там себя, влюбленную до легкого умопомрачения. Я сошла с ума, сказала она себе. Ну и что? – ответила другая она, - Неужели тебе не нравится?

Нет, ей нравилось. Ей нравилось абсолютно все. Ей были дороги хмурые люди, которые все никак не могли привыкнуть к захватившей город весне. Ей хотелось обнять каждое дерево, выкрасить в радостный оранжевый цвет каждую станцию метро, подарить частицу своей любви каждой улице города. Она полюбила узкие переулки и играла в салочки со своей тенью, заглядывая за каждый угол в поисках чего-то нового. Окна ее квартиры всегда были открыты, и сквозняки гуляли по комнатам.

Если бы любви не было, ее следовало бы придумать.В те давние дни, когда она еще боялась любви, она поняла, что боится не любви как таковой, а любви безответной. Любовь должна была быть взаимной и счастливой, либо она не имела права на существование. Когда она влюбилась, то поняла, что любовь может приносить счастье сама по себе. Закончилась весна, наступило жаркое лето, и она поняла, что уже не любит его. Ушли в прошлое бессонные ночи, когда она думала только о нем, закончились разговоры, которые сводились только к одному, исчезло желание быть рядом с ним каждую минуту, ловя его дыхание, дыхание любви.

И тогда она поняла, что если бы любви не было, ее следовало бы придумать. Смириться с потерей любви она не могла и не хотела. И она стала придумывать. Она продолжала жить в своем мире, где по-прежнему бушевала весна, где он был центром ее маленькой вселенной, где на фасадах домов распускались цветы, видимые ей одной. Она культивировала свою любовь, как садовник культивирует любимую клумбу. Любовь стала самоцелью, светлым горизонтом, к которому можно было идти всю жизнь. Ей нравилось само путешествие, а не оазис, к которому оно вело.

Если бы любви не было, ее следовало бы придумать.Прошло время, и она поняла, что любовь исчезла и превратилась в привычку, в сладкий наркотик, без которого жизнь теряла смысл. Реальность, которую моделировали ее мысли, стала пугать ее, в ней появилась какая-то болезненность. Она любила свою любовь так же, как в свое время любила свою нелюбовь. И тогда она решила, что эта любовь исчерпала себя. Как-то с утра она открыла глаза, широко-широко, как когда-то весной, и сказала себе – Я его больше не люблю. Любовь прошла, но оказалось, что это совсем не так страшно, как виделось в осенних темных снах. Пройдет время, наступит весна, а может быть зима, а может быть это произойдет уже завтра – и к ней снова придет любовь. Потому что так надо.

Но мне кажется, в одном она действительно права – если бы любви не было, ее следовало бы придумать. А раз она есть, значит, это уже кто-то сделал.  И вспоминая ее счастливое весеннее лицо, когда она жила лишь одной своей любовью, я говорю этому гению тихое спасибо.