2001 год, Москва.
Третий цуул. Метро.
Идет снег. И будет идти еще
5 дней, если синоптики опять не соврут. Рядом с домом
у меня сугроб уже по пояс и я сижу в двух свитерах.
Дочитал "Риторику", читаю "Философию" и уже дошел
до философии Нового Времени (Бэкон, Спиноза). Сегодня
начну "Общую психологию" (я начал, но бросил ее прошлой
осенью). Как-то так получилось, что стал испытывать
непреодолимую тягу к общим знаниям. Очень не хватает
текилы и денег. Вместо текилы надо будет купить теплые
ботинки, а то эти совсем уже дырявые. Все очень замело.
Опять ходил в ночной клуб. В этот раз в Голодную Утку.
Шесть часов танцев на стойке бара, пиво, голые стриптизерши
в пене шампанского, девчонки с голодными глазами.
Когда я уходил, весь зал самозабвенно обливался то
ли пивом, то ли шампанским. Когда же я повзрослею?
Артур утром ждал меня, чтобы идти на тренировку, я
приехал, поспав всего-то пару часов. Атас. Пора сходить
в театр. Одену завтра галстук и засуну все мечты и
сомнения туда, где спит мой еще не обнаруженный никем
простатит (фак Men's Health, запугали, шайтаны).
Я перечитал "Москва - Петушки".
А раз так: " О, немота! О, праздное томление неупотребляемого
внутрь члена! Скорее, скорее же выпить водки! Что
же еще делать, когда над Москвой снегопад... ... и
немедленно выпил"
Рядом с работой у меня находится
музей Маяковского (он, кстати, тезки нынешнего российского
президента). Я ходил туда. Мероприятие преинтереснейшее.
Это отдельно стоящий четырехэтажный дом, во дворе рядом
с главным зданием КГБ, вход 20 рублей (меньше доллара).
Внутри - сказка соцреалзма. Искореженные куски арматуры,
железные балки, впечатление, что попал в ночной кошмар
агитработника. Красный и черный. Старые газеты, фотографии
и плакаты, везде тяжелая челюсть и хмурый взгляд Поэта.
Кроме старушек-смотрительниц там было две экскурсии
для старшеклассников. Я был одет в тройку, белую рубашку
с галстуком, они смотрели на меня как на приведение.
Я смотрел на их молоденьких учительниц и мы не могли
сдержать улыбки. На старой, дореволюционной карте, когда
Латвия была просто частью Витебской губернии, я нашел
городок в котором я вырос, тогда он назывался Ливенгоф.
Тогда там жили немцы и евреи. На последнем этаже музея
ко мне подошла старушка и заговорщицки позвала меня
за собой - открыла и показала комнату, где Маяковский
застрелился. Следующая работница поймала меня и отставших
двух девчонок и стала декламировать нам стихи В.В. про
его подругу Марию. Видели бы вы ее глаза (той старушки,
а не Марии)! К своему стыду должен признаться, что архитектура
меня привлекает гораздо больше, чем поэзия. Я, в основном,
разглядывал открытки начала века с видами столичного
Питера, Ниццы, Женевы... Максимум, на что меня хватило
- плакаты с речитативами о торжестве коммунизма. Воодушевляют.
Ей-богу, смотришь, читаешь и хочется трудиться. Я оделся
в гардеробе и на этом экскурс в начало 20-го века закончился.
На улице продавали плакаты другого Владимира Владимировича.
|
